Не раз приходилось слышать обиды ветеранов Великой Отечественной на молодежь: без особого внимания, просто из вежливости, слушает их рассказы о войне. Бывая на таких встречах неоднократно, думаю, понял, отчего это происходит. Нередко бывшие воины говорят о войне вообще, называют события, известные по книгам, по учебникам, оттого ребята и невнимательны.
А когда вдруг прорвутся у рассказчика слова о собственных чувствах, переживаниях, наблюдениях, когда звучат не ура-победные интонации, а объективная оценка событий - аудитория слушает, затаив дыхание. В этом смысле профессор ТПУ Степан Сулакшин, начавший войну ополченцем, а закончивший капитаном, рассказчик интереснейший и откровенный.
"Был уверен в несокрушимой и легендарной"
- В день начала войны, - рассказывает Степан Степанович, - я, студент четвертого курса Московского геологоразведочного института (МГРИ), вышел из поезда в Комсомольске-на-Амуре. Приехал на практику и услышал выступление Молотова. Как вся молодежь того времени, я был уверен в несокрушимости Красной Армии, в том, что она быстро разгромит врага. И потому решил ехать в ту геологическую партию, куда меня направили.
Неделю добирался по тайге, по рекам, на лодках с шестом, потом снова по тайге с проводником. Связь с цивилизацией полностью оборвалась. Только в сентябре, когда мы вышли из тайги, с ужасом узнали, что немцы захватили Украину и Белоруссию и уже на подступах к Москве. С превеликим трудом, с помощью военного коменданта, достал билет на поезд и почти месяц добирался до столицы.
Наш институт готовились эвакуировать в Казахстан. Но не для того же я рвался в Москву с Дальнего Востока. Пошел в ополчение Красной Пресни, а затем вместе с группой студентов нашего факультета был направлен в роту истребителей танков - бойцов с противотанковыми ружьями (ПТР). На фронт мы попали в январе 1942-го, участвовали в боях на Ржевском направлении.
"Я его на нашу землю не звал"
- Степан Степанович, понятно, что героями не рождаются и страх - нормальное чувство большинства здоровых людей. Как вам удавалось свой страх побеждать на войне?
- Я вообще-то с детства трусоват был. Может, потому, что сильный страх переживал, когда родители иной раз вечером уходили, а к нашей избе - она стояла на краю деревни - зимой волки близко подходили и выли. Бывало, сожмусь, скрючусь, сижу неподвижно. Даже при свете, при лампе. А потом это так трансформировалось. Среди людей, в коллективе страха не чувствовал. И еще стал очень предусмотрительным, осторожным (и до сих пор такой, детям, хотя у них давно свои дети, все стремлюсь "соломку подстелить"). На войне практически всегда был не один, тем более что как офицеру приходилось бойцов подбадривать, в атаку поднимать. Так что страх перебарывал. А когда одному случалось какое-то задание выполнять - да, бывало боязно. Люди на войне по-разному себя вели, но старались использовать любую ямку, любое укрытие при обстрелах. Правда, видел я одного безбашенного, как сейчас говорят. Его к нам на передовую за какие-то провинности сослали из штаба дивизии. Молодой, красивый, щеголь, форма с иголочки, сапоги блестят - ну, словно на парад собрался. Полез на передовую, встал во весь рост - пуля тут как тут.
- А вы свой первый день под пулями помните?
- Это была бомбежка, в селе, куда мы зашли на пути к передовой. Все лежали на снегу, уткнув головы в снег. А когда штурмовики опять налетели, то мы из противотанковых ружей, винтовок и даже из пулемета зацепленного колесами за забор, стали по ним палить. И сбили один самолет!
Наши командиры поначалу вели войну бездарно, не по уму, а по уставам. Зимой в бой посылали людей днем, без маскхалатов, они шли по снегу во весь рост на открытой, прострелянной местности. Многие гибли. В нашей роте через неделю из 80 человек осталось 12. Немцы же своих берегли, например, обкладывали деревни снежными валами, чтоб наступающим ничего видно не было, устанавливали пулеметы и сажали снайперов на чердаках, на колокольнях.
Позже, когда я уже был офицером, в нашей 312-й стрелковой дивизии был один командир полка, который славился тем, что не жалел людей. У местечка Рясна батальон, не имея поддержки ни от соседей слева и справа, ни от артиллерии, не смог сразу прорвать оборону немцев, залег. Тут подъехал на лошади этот командир полка, начал орать на людей, потребовал вывести на передний край минометы и пулеметы. Девять минометных и половина пулеметных расчетов погибли из-за этой дурной команды.
- Если не хотите, на этот вопрос не отвечайте: первого убитого лично вами на фронте помните?
- В ночном бою, когда деревню брали, забежал в избу удостовериться, что там никого нет. А он из-за печки с пистолетом. Я успел руку перехватить и вниз нагнуть. Он выстрелил, попал мне в ногу. Мы схватились бороться, я нащупал у него на поясе нож и этим ножом его... Ну, я же его на нашу землю не звал.
"Болел всего один раз"
- Хронику военную смотришь - жуть берет. Мороз ли, снег, дождь - солдату в наступлении укрыться, согреться негде. И вроде простуд не было, других болезней...
- Мне и самому случилось зимой в воронке от бомбы с еще пятью бойцами лежать с утра до темноты, когда наша атака захлебнулась. Нам их пулеметчики не давали голову высунуть. И это правда - насчет того, что мало болели. Я почти три с половиной года был на фронте и всего один раз болел - нарыв здоровый на ноге образовался. И то когда нас на пополнение отвели дней на десять. Может, в наступлении не было бы ничего, организм бы справился. Зимой, в обороне, в землянке можно было погреться, а в наступлении негде - хоть мороз, хоть снег, хоть слякоть. Терпели как-то... Болезни у солдат резко обострились после войны.
- В фильмах о войне, когда приезжает человек с фронта в отпуск или проездом, обязательно достает из рюкзака консервы, буханки хлеба, на которые тыловые граждане смотрят как на чудо. Была уверенность в том, что армию, фронтовиков кормят хорошо. А на самом деле?
- Если в части тыловики были люди честные, наверное, кормили нормально. Но я такого что-то не помню, и своих тыловиков мы не любили. Когда начал воевать в сорок втором, у нашей части даже своей кухни не было, перебивались галетами, сухарями, а иногда и тех не было по несколько дней. В тех деревнях, где жители оставались, мы у них на мыло меняли какую-нибудь еду. В сожженных, брошенных деревнях саперы приспособились еду добывать: щупами искали захоронки, где крестьяне прятали от немцев картошку или что еще. Иногда попадались бочки с капустой, один раз попалась бочка с салом. Редко бывали американские консервы, по банке на три-четыре человека.
- А чего больше всего из еды не хватало? Сахара?
- Честно говоря, водки. Тыловики с ней зимой "химичили". Водку развозили в бидонах, вода на морозе замерзала, они спирт отливали, а потом доливали воды до полного бидона. К нам она иногда доходила совсем без "градусов".
"Мне стало страшно"
- У многих фронтовиков спрашивал - бывало ли у них предчувствие, которое спасло их от смерти. А у вас что-то особенное случалось?
- Прямо так, чтобы чувствовать, что сейчас произойдет нечто ужасное - не было. Но вот два таких случая... Ночью шел по верху траншеи (днем-то мы так не рисковали) и в какой-то момент что-то притормозил, уже и ногу поднял, чтобы шаг сделать, но не сделал. И в этот момент очередь трассирующими, на уровне живота, в сантиметрах от меня... Другой особенный случай произошел после моего последнего боя на Псковщине. Атака наша захлебывалась, мы залегли, попали под минометный обстрел, и я понял, что надо поднимать людей, идти вперед, потому что к этому месту немцы хорошо пристрелялись. Стал подниматься, рядом взрыв, я потерял сознание. (Как оказалось, в меня попало двенадцать осколков - в живот, руки, ноги). Очнулся - кровь на животе, боль. На самом деле это ранение было не самое опасное, но я сильно испугался. Из книжек, особенно у Толстого, я помнил, что ранение в живот всегда смертельно, раненые мучаются и им почему-то не дают воды, хотя жутко хочется пить.
И я решил застрелиться, чтобы не мучиться. Хотел достать пистолет, а пальцы не слушаются, нервы перебило. Снова потерял сознание... Очнулся в полевом госпитале, лежу день за днем, других увозят в стационарные, а меня не берут. Стал я настаивать, а женщина врач уговаривает, что надо еще полежать здесь, не тревожить раны. Но все-таки настоял, повезли на станцию, но опять не отправили, мест не хватило. Меня вернули обратно, я ругаюсь, требую отправить. Через некоторое время приходит врач: "Дурак ты, капитан, немцы разбомбили санитарный эшелон. Бомба попала прямо в офицерский вагон". Вот вам и "предчувствие"...
- Как будете встречать День Победы, Степан Степанович?
- Почти каждый год езжу в Москву, к сыну, вместе идем в праздник на Поклонную гору.
На работу и в школу? По солнышку...