Опубликованная в N 22 "АиФ-Томск" история поисков родственников Ольги и Олега Марутик - Рейскамп, проживающих ныне в Норвегии, благополучно завершившаяся с помощью редакции нашей газеты, вызвала интерес и вопросы наших читателей. Мы рассказывали, что впервые упоминание о репрессированных братьях и отце своего деда, проживавших в Асиновском районе Томской (тогда Новосибирской) области, Олег нашел в Интернете, в Книге памяти Томской области. И вот это вызвало удивление. Оказалось, что многие не только молодые, но и средних лет люди не знали о существовании такой книги и просят рассказать, как стало вообще возможным ее появление. Листая книгу, мы то и дело натыкались на известные в Томске имена, а одна из журналисток обнаружила целых пять однофамильцев (а возможно, и дальних предков), проживавших в том же районе, откуда родом ее семья.
"После вашей книги отношение ко мне изменилось"
Наш корреспондент встретился с автором пятитомной Книги памяти "Боль людская" и монографии "Репрессии. Как это было", кандидатом исторических наук, полковником ФСБ в отставке, заместителем начальника областной службы ГО и ЧС Валерием Уймановым.
- В 1989 году был издан Указ о реабилитации лиц, необоснованно репрессированных по политическим мотивам, - говорит Валерий Николаевич. - Начали пересматриваться дела, выноситься по ним решения. И сразу возникла проблема - как сообщить о реабилитации, оставшимся в живых родственникам. Поиск их не всегда удавался. Был такой случай. Реабилитировали известного человека, бывшего в далеком прошлом музыкантом оркестра Его Императорского Величества. У него остались три дочери, но они сменили фамилии, адреса. Велась долгая переписка по этому поводу, но в итоге оказалось, что две дочери на протяжении многих лет жили в ста метрах ...от управления КГБ. Они были шокированы, когда я их пригласил, выдали справку о реабилитации, фотографии отца и его паспорт.
-Я помню, что списки печатали в газете...
- Да, но в этом не было последовательности. То газета находила место для сорока фамилий, то для десяти и не в каждом номере. После долгих раздумий у Юрия Анатольевича Первухина, руководившего отделом по реабилитации, и родилась идея издать книгу. Я придумал название. Заместитель начальника управления Анатолий Васильевич Машков идею одобрил. Долго рассказывать, как мы обсуждали какие данные вносить в книгу, чтобы не затягивать работу (в картотеке было десятки тысяч дел), по какому принципу публиковать данные - по годам осуждения или по алфавиту какие были проблемы с бумагой и.т.д. Кроме того, через год появился Указ о реабилитации, касающийся крестьянских восстаний в двадцатых годах, затем потребовалось запрашивать документы из других городов, связываться с прокуратурой. Некоторые дела были объемными, по 10 - 15 томов и в каждом по 400- 500 страниц. Надо было выяснять, где что -то инкриминируется реальное, где оговор ...
Всех проблем не перечислить, но считаю необходимым сказать, что мы вели эту сложную, трудную работу по подготовке и выпуску книги вне рабочего дня, никому в служебные обязанности она не вменялось. (Даже бумагу в типографии сами разгружали). Мы были молоды и считали своим долгом восстановить правду. Кстати, выяснилось, что у некоторых наших офицеров были репрессированы родственники.
В 1991 году вышел первый том, (помогали набирать текст ученые институтов Академгородка). Книгу доставили в Москву, ее высоко оценили в нашем министерстве и рекомендовали наш опыт другим регионам. Несколько ученых выступили в печати, одобрили наши труды. Пошли письма, люди запрашивали сведения о близких, справки, документы, рассказывали о своей жизни. Помню письмо из Краснодарского края: "Меня считали сыном врага народа. Когда вышла ваша книга, отношение односельчан ко мне изменилось...". Десятилетняя работа была завершена в 1999 году, но потом были выявлены еще 27 репрессированных. Позже была создана электронная база данных жертв репрессий.
"Расстреливали по тысяче человек в месяц"
- Какие мысли, чувства охватывали вас в процессе этой беспримерной работы?
- Сначала я разработал стандартную форму из подготовки документов, в ней была 21 позиция. Можно было набирать данные, заполнять по этим позициям и отодвигать дело. Но всегда возникала необходимость более детально разобраться, понять - что и как происходило. Если говорить о чувствах, то последовательно - удивление, непонимание, неприятие. Когда видишь одно дело - это одно дело, когда этих дел тысячи, а некоторые групповые, где проходят сотни людей - в голове не укладывается: что же это такое было?!
В монографии, давая анализ возрастного состава репрессированных, я говорю о том, что была выбита наиболее дееспособная и довольно высокая по грамотности часть населения: 30 - 40 - 50 летние. И сложилось мнение, что по иному не могло быть - сама система к этим репрессиям подводила. Виновником номер один считаю Сталина, виновниками номер два все сталинское окружение. А народ так четко обработали, что люди верили каждому слову руководства и требовали смерти "врагам народа" до тех пор, пока это не касалось самого человека, пока не он попадал в те же жернова, становился песчинкой, которую перемалывали в пыль.
Поиск и уничтожение врагов всегда сопровождает революции. Но тут появились "враги" не только из социально чуждых слоев, но и из социально близких, таких же бедняков, участников революции. Скажем, какое-то время бывших в другой революционной партии, взгляды которой, в моем понимании, сложно было отличить от большевистских. Когда в 1937 году начались репрессии, из девяти членов крайкома ВКП(б) было арестовано восемь, не тронули только начальника НКВД.
В крае было также арестовано 68 секретарей горкомов, райкомов и председателей райисполкомов, в некоторых местах партийныйи советский актив сменился на два -три раза. Что уж говорить о простых людях... В 1938 году ненадолго наступило некоторое отрезвление, вышло постановление о перегибах. Все прекрасно понимали, что войне быть и, видимо, кто-то наверху посчитал сколько здорового мужского населения брошено в лагеря и расстреляно. По тысяче человек в месяц расстреливали даже в Томске.
"Люди признавались в чем угодно"
- Когда я готовил очерк о молодой аспирантке политехнического института, проходившей по делу группы профессоров, обвиненных в заговоре против вождей, стремлении убить их из пистолета иголками с "ядом кураре" (как мне сказали этот яд вообще невозможно было синтезировать), в начале дела был даже не донос, а некое очень осторожное свидетельство одного известного тогда ученого о высказывании коллеги, только сомневающимся - не более, в целесообразности какого - то решении власти.
- Реальных доносов в делах я насчитал, вопреки распространенному мнению, очень мало, хотя, конечно, была идеальная возможность для сведения личных счетов и этим пользовались. Дела открывались по критическим упоминаниям той или иной фамилии в газете, критике, прозвучавшей на партийных профсоюзных собраниях. Прокуратура в те времена обязана отчитываться ежемесячно - сколько заметок в газете обработано, какие действия предприняты.
Один деятель из Новокузнецка часто писал в газетах - там враги, тут враги...Я посмотрел по делам - сначала репрессировали тех, кого он называл врагами, потом его самого. Секретарь горкома комсомола Спрингис был репрессирован после одного упоминания в передовице "Советской Сибири". Начальник томского горотдела НКВД дважды докладывал в горком партии, что на Спрингиса ничего нет, ни одной зацепки, но секретарь горкома требовал ареста. В итоге Спрингиса арестовали и расстреляли.
О том, как велось следствие, как выбивали показания я рассказал в книге на примерах самих репрессированных работников НКВД. Коломийца допрашивали практически непрерывно 54 дня, когда он объявил голодовку, ему сломали нос, вливая через него питание. Суров оговорил себя, что был агентом царской охранки, хотя он до революции был подростком, жил в глухой деревне. Люди признавались в чем угодно.
Одного запугивали, другого ставили в невыносимые условия, пытали, третьего шантажировали родными и близкими. Но самое страшное, когда арестованных призывали признать вину во имя торжества дела партии, государства, мировой революции. И люди шли на это. В жернова репрессий попадали и дети. У нас самый младшим из репрессированных был ученик пятого класса, еще несколько детских "дел", я обнаружил на Алтае, в Кузбассе.
- Валерий Николаевич, считаете ли вы свою многолетнюю работу по реабилитации жертв репрессий законченным? Тем более, что и не работаете больше в "органах"...
- Я по образованию историк и это многое определяет. Кроме известных всем репрессий тридцатых и последующих годов, были ведь еще репрессии двадцатых. Там многое еще неизвестно, есть интересные материалы и я надеюсь продолжить исследования. Боли людской в нашей истории много.
Евгений Черемисин: "Духовная связь между поколениями откликнулась в нас"